В неолиберальной интерпретации кризис и последующая гибель СССР связываются с утопичностью самой идеи организации экономики на принципах государственного управления. Согласно пониманию сторонников консервативно-этатистского подхода процессы распада, напротив, были вызваны ослаблением вожжей государственности. Действительно, в эпоху позднего социализма советская система все более стагнировала. Наблюдаемое, впрочем, замедление темпов роста не стоит переоценивать. Оно совпадало с общемировым снижением роста ВВП в высокоразвитых странах мира. Американская модель экономики в этом отношении не была лучше советской. Переход к постиндустриальной фазе развития предполагал усложнение управленческих механизмов, а отнюдь не упразднение самого управления. Рычаги управления превращались из директивных ремней в невидимые нити
. Основной смысл предполагавшейся трансформации заключался в переориентации от метода директивы к методу стимула. Даная задача была несоизмерима сложнее в реализации, чем традиционная схема управления. Она предполагала не только формализацию воли правительства в виде указов и постановлений, но и формирование контекста, побуждающего экономического человека к принятию запрограммированного решения.
Хозяйствующий субъект не принуждался, а стимулировался. Государство перемещалось с авансцены экономики за ширму, расширяя при этом поле своего функционирования. Именно такая стратегическая трансформация системы государственного управления экономическим развитием была в конце второго тысячелетия осуществлена на Западе. Россия, как известно, пошла по прямо противоположному пути, не только не построив управленческой модели, соответствующей обществу постиндустриального типа, но и разрушив ту, которая соотносилась с экономикой индустриализма. Учитывая накопленный западными странами опыт организации стимулированного развития экономики, целесообразен анализ существующих механизмов его институциональной имплементации.
Стимулирование экономической активности как метод государственного управления экономикой.Система национальных экономик современных стран Запада весьма далека как от прямого дирижизма, так и от саморегуляции. Государственно — управленческие механизмы точно инкорпорированы там в структуры рыночного хозяйства. Реминисценция модели директивного социализма может создать иллюзию о минимизации управленческих функций государства в западных странах. На самом же деле эффект отсутствия вызван существенным повышением качества управления в постиндустриальном мире. Высшее управленческое искусство заключается не в том, чтобы заставить человека делать шаги в соответствующем направлении, а создать такие условия, когда он сам придет к выводу о целесообразности такого действия, воспринимая решение о его совершении, как свое собственное. Запад перешел от прямого управления к стимулированному. Не директива, а стимул ныне является основным управленческим инструментарием. Понятие «невидимая рука», которое использовал А. Смит в применении к саморегулирующемуся рынку, могло бы быть переадресовано теперь к современным западным государствам. В теории государственного управления экономикой принята классификация управленческих методик по трем основным группам административного, прямого и косвенного регулятивных воздействий. Понятие «стимулированное развитие» соотносится со вторым и третьим классами регулирования. Различия их между собой связываются с жесткой адресной направленностью в первом случае и опосредованной — во втором. Прямое регулирование осуществляется, как правило, при недостаточности собственно инструментов рынка для решения стоящих перед экономикой насущных задач. Косвенные же методы построены, как правило, на несущей конструкции самих рыночных механизмов. В истории СССР косыгинские реформы можно рассматривать как нереализованный шанс перехода к системе стимулированного развития. Отсутствие материальных стимулов труда являлось в свое время одним из главных направлений критики экономики социализма.
Косыгинские реформы второй половины 1960-х гг. предоставляли реальный шанс перехода СССР к модели стимулированного экономического развития.
Сам Председатель Совета министров говорил, что через введение хозрасчета можно осуществить переход к более совершенной форме организации государственного управления. Очень символично название принятого 4 октября 1965 г. постановления ЦК КПСС и Совмина СССР «О совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства», которое, как считают, дает начало реформированию. В нем четко говорилось, что функционирование народного хозяйства «строится на сочетании централизованного руководства с хозяйственной самостоятельностью и инициативой предприятия». Рыночные стимулы при данной постановке вопроса не только не противопоставлялись плановой экономике, но преподносились как ее базовая составляющая. Стимулированное развитие, звучал косыгинский императив, может иметь планируемый характер. Ничего подобного в мире на тот момент не существовало. Критически переосмысливался опыт Югославии, в которой народнохозяйственный план, сводящийся главным образом к прогнозированию, превратился в формальный придаток рыночной конкуренции. В косыгинской модели государственное планирование и инвестирование, поступающее из союзного бюджета, сохраняли роль основных экономических регуляторов.
Программа расширения оперативной самостоятельности хозяйствующих субъектов включала такие элементы, как: использование части прибыли на материальное поощрение работников, улучшение социально-культурных условий, развитие инфраструктуры, внедрение новых образцов техники; определение в рамках поставленных государственным планом задач, объема производства, ассортимент и номенклатуру выпускаемой продукции; самостоятельное взаимодействие с потребителем и поставщиками необходимого в производственном цикле материально-технического снабжения; установление по собственному усмотрению структуры организации труда и штатного расписания. Планировалось, что с переходом предприятий к критерию рентабельности, затраты из их фондов на внедрение новых образцов техники возрастут с 720 млн руб. (в 1964) до 4 млрд руб. Финансовые взаимоотношения с государством предполагалось свести в основном к плате за фонды, размер которой, как правило, устанавливался на 6%-ном уровне от их стоимости. Особая рентная форма выплат предусматривалась для предприятий, которые, в силу особых благоприятных условий, получали бы прибыль независимо от собственных усилий. Первоначально, в 1966 г., реформа была «обкатана» на 43 передовых заводах и фабриках. Массовый переход к стимуляционной схеме управления хозяйствующими субъектами состоялся в 1967 г., а к концу пятилетки уже 90% из них функционировали в рамках нового управленческого формата. Полученный результат наглядно иллюстрировал преимущества косыгинской модели управления экономикой.
За восьмую пятилетку объем полученной в промышленности прибыли возрос в 2,5 раза.
В среднем за год она увеличивалась на 20%, тогда как в предшествующее десятилетие — только на 10%. Характерно, что именно на 1967 г. — время широкой имплементации новых управленческих механизмов пришелся наиболее стремительный скачок прироста промышленной продукции. Разница в статистических показателях с предыдущим годом обеспечивалась как раз стимулирующими факторами Косыгинский проект перевода советской экономики на рельсы стимулированного развития, ввиду влияния политической конъюнктуры (прежде всего событий «пражской весны»), был, как известно, еще до окончания восьмой пятилетки свернут. Однако сама его разработка на уровне высшего советского руководства указывает, что проблема модернизации управления экономикой в сторону развития стимулирующих механизмов стояла со всей остротой еще в середине 1960-х гг. А.Н. Косыгина тогда «поправили», и в настоящее время можно констатировать факт 40-летнего запаздывания в осуществлении необходимой трансформации
Налоговое и кредитное стимулирование
Одним из наиболее ранних стимулирующих развитие экономики рычагов выступала налоговая политика. Элементы такого подхода обнаруживаются еще в Российской империи, с характерным для нее доминированием косвенного налогообложения. В классической политической экономии под налогом понималось не более чем систематическое изъятие части доходов у самостоятельно хозяйствующих субъектов. Смитовский тетраэдр налогообложения включал в себя принципы соразмерности, определенности, удобности и дешевизны. Теоретическое обоснование применения налогов как стимуляционного регулятора было представлено кейнсианством. Посредством прогрессивного налогообложения, указывал Дж.М. Кейнс, происходит изъятие излишков денежных сбережений в обществе, трансформирующихся таким образом в инвестиции. Налоги определялись как встроенные в экономическую систему «механизмы гибкости». Применение рычагов налогообложения в целях стимулированного развития не может иметь фронтальный характер. Посредством налоговых льгот и преференций создаются экономические зоны и ниши, деятельность в которых, при прочих равных условиях, оказывается более прибыльной. Традиционным для кейнсианства рецептом государственной экономической политики является, как известно, регуляция величины банковских процентных ставок. В целях стимулирования роста валовых показателей экономики, полагал Дж.М. Кейнс, следует проводить курс на их понижение. Точно так, минимизируя процентную ставку, поступают сейчас в Западной Европе. В России все наоборот. Ставка по кредитам в Российской Федерации выше, чем в какой бы то ни было из стран, за исключением Венгрии, входящих в Европейский союз (рис. 1). При страновом статистическом сопоставлении данный показатель удивительным образом коррелирует с достигнутым потенциалом экономической развитости.
Имея более высокую процентную ставку, чем в ЕС, Россия в то же время обладает более низкой величиной ссудного процента, чем любая из стран Содружества Независимых Государств. На сравнительно низком, во всяком случае при сопоставлении с Российской Федерацией, уровне поддерживаются показатели ссудного процента в банках динамично развивающихся экономик Азиатско-Тихоокеанского региона. А вот в перманентно кризисной в последние годы Бразилии ставка банковского кредита в 4,8 раза выше российской. При такой модели кредитования представители бизнеса, естественно, предпочитают обращаться в иностранные банки. И, вложив в них деньги, финансируют тем самым экономику зарубежного государства. В самой Европе по критерию процентной ставки прослеживается четкая дифференциация традиционных капиталистических и переходных экономик. Наименьший же ссудный процент установлен в Ирландии, уже длительно демонстрирующей самые высокие темпы роста по ЕС. С середины 1990-х гг. ставка кредитования понизилась в ирландских банках в 2,6 раза, коррелируя с одновременным возрастанием среднегодовых показателей валового внутреннего продукта
Государственное регулирование и стимулирование на рынке труда, в энергетике, инноватике
Одной из угроз перспективам долгосрочного устойчивого развития экономики ЕС является предопределенный тенденцией старения населения тренд возрастания демографической нагрузки. Увеличение доли пенсионеров в структуре общества объективно увеличивает трудовое бремя, ложащееся на экономически активные возрастные группы. В настоящее время возраст каждого пятого жителя Европы — более 60 лет. В Германии представители этой генерации составляют 24% населения, в Италии — 25%. Современная Россия, провозгласившая демографическую политику одним из национальных приоритетов, отнюдь не является первооткрывателем материальных механизмов стимулирования рождаемости. Комплекс разработанных в странах ЕС управленческих мер стимулирующих репродуктивность, включает более широкий, чем в России, спектр воздействий на демографическую ситуацию: пособия по родам и временной утрате трудоспособности в связи с беременностью; детские пособия; снижение подоходного налогообложения для родителей; предоставление отпусков по уходу за детьми при сохраняемой фактически в полном объеме (до 90%) заработной плате; учет в трудовом стаже при исчислении пенсионного обеспечения времени ухода за ребенком; субсидирование и льготное целевое кредитование данных семей и пр. Характерно, что активную политику в этом направлении проводят, наряду с государственными органами, наднациональные структуры Европейского союза. Вместе с тем стимулирование рождаемости не исчерпывает арсенала средств, используемых государствами ЕС для решения проблемы возрастающей демографической нагрузки.
Они в гораздо большей степени ориентированы в этом вопросе на имплементацию экономических стимулов рационального использования трудовых ресурсов. Ключевым концептом снижения демографической нагрузки является курс на увеличение экономической занятости. Стратегический характер имел произошедший в Европе переход от политики стимулирования спроса к политике стимулирования предложения на рынке труда. Критерием успешности государственного управления стала оценка количества созданных рабочих мест. Утвердившаяся в ЕС политика стимулирования экономической активности населения включает следующие управленческие компоненты: оптимизацию системы поиска работы для лиц, не имеющих постоянного трудоустройства; установление экономических санкций по отношению к «идейным безработным»; активизацию трудоустройства женщин, осуществляемую через развитие гибких форм занятости, таких, как надомная работа; расширение вовлеченности в трудовую деятельность не утративших физических способностей к труду лиц пенсионного возраста; динамизацию на основе научной организации труда режима рабочего времени на предприятиях. Аккомодация этих мер осуществлялась в рамках реализуемых рядом европейских стран национальных программ занятости. Принятая в 2000 г. на уровне интегрированного руководства ЕС Лиссабонская стратегия устойчивого развития наметила в качестве ориентира достижение до 2010 г. 75%-ного, по отношению к возрастам экономической активности, уровня занятости. Уже к 2005 г. указанный рубеж некоторыми из европейских стран был успешно преодолен, что свидетельствовало об эффективности предпринятых государством шагов. В России же с середины 1990-х гг. показатель занятости остается на неизменном, хотя и относительно высоком, уровне, а для возрастов 15–24 года — даже уменьшился (рис. 2).
О действенном характере управленческого курса переориентации на НВИЭ указывает, например, гарантируемая в Германии для инвесторов закупка энергии по фиксированным ценам на 20-летний период. Результатом явилось установление в ФРГ самых мощных в ЕС ветроэнергетических агрегатов. В 2003 г. они давали около 12 тыс. мВт энергии, превосходя совокупные показатели аналогичных установок в имеющих более климатически выгодные условия Ирландии, Великобритании, Эстонии и Франции в 15 раз. Доля Германии в мировом производстве энергии ветроэнергетическими агрегатами составляет в настоящее время 36%. В целом за последнюю четверть века реализации политики стимулированного развития энергоемкость производства сократилась в Европе почти вдвое. Наметилась тенденция перехода от нефти к более безвредному в экологическом отношении газу. ЕС прочно занял лидирующую позицию в мире по производству энергии на основе возобновляемых экологически чистых источников. Рассмотрение доли НВИЭ в структуре выработки электроэнергии иллюстрирует колоссальное отставание России от любой из европейских стран. Уже сейчас в Дании фактически пятая часть потребляемой электроэнергии связана с нетрадиционными видами источников.
Нетрудно при таких показателях предсказать скорое наступление ситуации, когда российские нефть и газ Европе более в такой степени не понадобятся.
Хорошо известно, что экономический прогресс обеспечивался во все времена фактором инноваций. В настоящее время во всех странах, позиционирующих себя как высокоразвитые, их доля в приросте валового внутреннего продукта имеет тренд возрастания. В среднем по ЕС значение инновационного фактора достигло к началу нового тысячелетия половины всех составляющих роста ВВП. В Германии и Австрии он достиг за последнее время 67%, что почти вдвое выше, чем соответствующие показатели по также относимым к числу инновационных лидеров США. Следовательно, отнюдь не рынок, равно действующий на экономических пространствах Северной Америки и ЕС, а целенаправленные управленческие усилия обеспечили западно-европейский (особенно германский) эффект инновационности. Обращает на себя внимание, что в Европе госсектор обеспечивает меньший в долевом отношении объем финансирования НИР, чем в России, что актуализирует применение именно стимулирующих, а не директивных механизмов управления инновациями. Данное указание, впрочем, нельзя оценивать как призыв к переориентации заказов на науку от государственных учреждений к частным компаниям. Например, в Новой Зеландии доля госсектора во внутренних расходах на НИР выше, чем в России. Это, однако, не мешает новозеландцам демонстрировать более высокую интенсивность разработок и внедрения инновационных технологий. В КНР доля госсектора как потребителя расходов на НИР находится на уровне российского, что не препятствует китайским ученым решать самые амбициозные научные задачи.
Еще в 1960-е гг. наука на Западе функционировала фактически как самостоятельная по отношению к экономике сфера. Прямые задачи развития экономических секторов, за исключением оборонно-промышленного комплекса, перед ней не стояли. Государственная научная политика, отмечают исследователи, носила в этот период черты культурной политики. Переориентация научно-исследовательских разработок на решение практических запросов и вызовов экономики началось в западных государствах со второй половины 1960-х гг. Наука теперь стала определяться как фактор экономического роста. В соответствии с этим подходом, стимулируются прежде всего разработки, ориентированные на повышение роста и конкурентоспособности производимой продукции. С середины 1970-х гг. концепция государственного управления научной политикой вновь изменилась, будучи расширена от понимания ее как катализатора роста ВВП до интегрального рассмотрения в качестве факторной основы экономики в целом. Интегрирующим ядром явилась первоначально экологическая проблематика, а со второй половины 1980-х гг. — концепция устойчивого развития.
И, наконец, в конце 1990-х гг. научно-техническая политика на Западе окончательно трансформировалась в инновационную.
Государство, в отличие от бизнеса, связывает поддержку НИОКР с долгосрочной экономической отдачей. Примером такого рода служит отмеченная выше активная поддержка исследовательских программ развития нетрадиционных источников энергии. Германская программа «100 тысяч солнечных крыш» предполагает государственное субсидирование исследований по солнечной энергетики на сумму 0,51 млрд евро. Особое внимание уделяется финансированию ранних «посевных» фаз раз-работки и внедрения инноваций, составляющих, как правило, до 30% общей стоимости проекта. Система инновационного стимулирования на Западе включает вариативный набор таких традиционных для данной сферы компонентов, как целевые субсидии, гранты, ипотечное кредитование и т. п. Практика закупок государством инновационной продукции, формирующая климат уверенности в реализации данного товара, содействуют успеху его быстрого внедрения в производство. Такого рода закупками обеспечивается в странах ЕС 16% валового внутреннего продукта.
Экология как фактор развития
Новым подходом в экономической политике западных стран является опосредованное стимулирование инновационных разработок и внедрений через установление механизмов экологических ограничителей. Из тормоза, в интерпретации Римского клуба, экология на Западе превратилась в стимулирующий фактор развития. Сталкиваясь с запретительными барьерами, определяемыми критерием охраны окружающей среды, предприятия стимулируются к внедрению «зеленых технологий», безотходных производств, использованию экологически чистых энергетических носителей. Один из базовых принципов экологического стимулирования на Западе выражается императивом «загрязнитель платит». Ущерб, нанесенный природе, компенсируется посредством взимания с нарушителя денежных штрафов, целевым образом идущих на развитие экологически безвредных технологий. Арсенал мер стимулирующего управленческого воздействия в сфере экологии включает: экологическое лицензирование, эмиссионные и товарные стандарты, компенсационные штрафные санкции, платежи за ресурсопользование, налогообложение на выбросы вредных веществ, льготные налоги на экологически чистую продукцию, ценовые компенсации (например, в отношении производства, основанного на НВИЭ) и др.
Преимущественно стимулирующий для экономики характер имеют принятые в последние годы в США законы «Об альтернативном моторном топливе», «О чистом воздухе», «Об энергетической безопасности». Американским законодательством были установлены минимальные годовые нормы закупок автомобилей, работающих на экологически чистых видах топлива.
В 1993 г. в США введен запрет на производство двигателей, функционирующих на этилированном бензине, а еще через три года запрещен к продаже и сам указанный вид топлива.
Одновременно вводилась запретительная норма на продажу дизельного горючего с содержанием серы, превышающим 0,05%. Устанавливались штрафные санкции за эксплуатацию «грязного» в экологическом отношении автотранспорта. Вместе с тем вводились различного рода финансовые поощрения (дотации, низкопроцентное кредитование, отсрочки платежей, налоговые льготы и т. п.) для использования автомобилей, работающих на менее вредных видах топлива: природном газе, метаноле, этаноле и др. Свидетельством тому являются названия реализуемых в США на федеральном уровне программ — «Автомобили на природном газе, перспективы в свете национальной безопасности», «Автопарк чистого города», «Малозагрязняющее атмосферу топливо». В экологическом законодательстве Японии разграничиваются по степени жесткости два вида нормативов. Первые носят абсолютный характер директивного установления, вторые — стимулирующего развития. Применение последних приводило, как правило, к значительным единовременным расходам компаний на установку очистительного оборудования. Происходило, по сути, скрытое побуждение государством частного сектора к инвестированию соответствующих отраслей. Так, при введении в Японии в середине 1970-х гг. новых нормативов качества воздуха, расходы на внедрение очистительной техники достигали в теплоэнергетике 30% всех капиталовложений.
«Субсидиарный сектор»: стимулированное развитие сельского хозяйства
Традиционно убыточным с началом индустриализации признавался для стран Запада аграрный сектор. Сельское хозяйство (а особенно земледелие) представляет во многих из них преимущественно субсидиарное направление экономики. В условиях саморегулирующегося рынка аграрный сектор в США и ряде других стран, вероятно, погиб бы. Ввиду его связи с продовольственным обеспечением страны такой сценарий представлял непосредственную угрозу для национальной безопасности и не мог быть допущен государством. Закон о кредитовании ферм 1933 г. явился одним из базовых компонентов «нового курса» Ф. Рузвельта. Принудить к сельскохозяйственному труду директивным образом при рыночной экономике и гражданских свободах не представляется возможным. На вооружении государства оставалась лишь методика стимулирования трудовой деятельности в секторе через создание преференционных по отношению к нему рамочных условий. Государственная субсидиарная политика на Западе в отношении села предусматривает предоставление субсидий: молодым, начинающим фермерам; предприятиям, соблюдающим установленные нормативы охраны окружающей среды; хозяйствующим субъектам, расположенным на территориях с неблагоприятными природными условиями, и т. д. Особой статьей субсидирования в странах ЕС является поддержка модернизации и производственной диверсификации аграрных хозяйств.
Мэйнстримом государственных субсидий на современном этапе является развитие биотехнологий. Акцентированная поддержка государствами их внедрения привела к феномену «биотехнологической революции».
Возможно, откровением для российских неолибералов может явиться факт регулирования государством цен на сельскохозяйственном рынке Западной Европы. Почти на 70% продукции села устанавливаются фиксированные закупочные цены, также предусматриваются особые компенсации в отношении экспортеров товаров сельскохозяйственного производства. Американские фермеры получают от государства займ под определенную величину и стоимостное выражение урожая. В том случае, если реальная рыночная цена оказывается выше фиксированной, они имеют право получить произведенную сельхозпродукцию назад. При понижении же цен фермер имеет возможность отказаться от погашения займа без каких-либо штрафных санкций. Компенсационные выплаты в США ориентированы на изъятие части земель из практического землепользования. Данный механизм противодействует чрезмерному наводнению рынка продукцией сельскохозяйственного сектора, а соответственно и падению цен. По своему происхождению он восходит к годам великой депрессии, проявившейся, в частности, в обвале цен аграрного сектора США. Компенсационная планка для фермеров установлена на уровне 50 тыс. долл. в год.
Средством увеличения закупочных цен служит также механизм рыночного квотирования. Прямые ограничения налагаются, в частности, на торговлю на американских рынках цитрусовыми культурами. По своей масштабности система кредитования ферм в США не имеет себе равных в мире. Она структурируется на три группы федеральных банков, функционально связанных, соответственно, с кредитованием приобретения недвижимости, закупками сельскохозяйственного инвентаря и семенного фонда, кооперативной деятельностью. Такая банковская триада представлена в каждой из 12 хозяйственных американских территорий. Субсидированная отрасль вовсе не означает, что она убыточна для национального хозяйствования в целом. На сегодня на долю США в мировой экономике приходится 50% производства соебобов и кукурузы, от 10 до 25% — хлопка, пшеницы, патоки, растительных масел.
«Один фермер кормит 75 человек», — гласит популярный слоган американской сельскохозяйственной пропаганды.
Для сравнения в современной России один труженик сельского хозяйства может прокормить лишь 18 человек, занятых в других экономических отраслях. Субсидирование сельскохозяйственного производства в России не идет ни в какое сравнение с американским. Почему же неолиберальная российская доктрина в этом случае не берет пример с лидера рыночных экономик?
